Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Постойко
I
Едва только дворник отворил калитку, как Постойко с необыкновенной
ловкостью проскользнул мимо него на улицу. Это случилось утром. Постойке
необходимо было подраться с пойнтером из соседнего дома, - его выпускали
погулять в это время.
- А, ты опять здесь, мужлан? - проворчал пойнтер, скаля свои белые длинные
зубы и вытягивая хвост палкой. - Я тебе задам...
Постойко задрал еще сильнее свой пушистый хвост, свернутый кольцом,
ощетинился и смело пошел на врага.
Читайте...
Читайте...
Они встречались каждый день в это время и
каждый раз дрались до остервенения. Охотничий пес не мог видеть равнодушно
кудластого дворового пса, а тот, в свою очередь, сгорал от нетерпения запустить
свои белые зубы в выхоленную кожу важничавшего барина. Пойнтера звали Аргусом,
и он даже был раз на собачьей выставке, в самом отборном обществе других
породистых и таких же выхоленных собак. Враги медленно подходили друг к другу,
поднимали шерсть, скалили зубы и только хотели вцепиться, как вдруг в воздухе
свистнула длинная веревка и змеей обвила Аргуса. Он жалобно взвизгнул от боли,
присел и даже закрыл глаза. А Постойко летел вдоль улицы стремглав, спасаясь от
бежавших за ним людей с веревками. Он хотел улизнуть куда-нибудь в ворота, но
везде все было еще заперто. Впереди выбежали дворники и загородили Постойке
дорогу. Опять свистнула веревка, и Постойко очутился с арканом на шее.
- А, попался, голубчик! - говорил какой-то верзила, подтаскивая несчастную
Собаку к большому фургону.
Постойко сначала отчаянно сопротивлялся, но проклятая веревка ужасно давила
шею, так что у него в глазах помутилось. Он даже не помнил, как его втолкнули в
фургон. Там уже было до десятка разных собак, скромно жавшихся по углам: два
мопса, болонка, сеттер, водолаз и несколько бездомных уличных собачонок, таких
тощих и жалких, а в их числе и Аргус, забившийся со страху в самый дальний
угол.
- Могли бы и повежливее обращаться с нами, - пропищала болонка, сторонясь
от уличных собак. - Моя генеральша узнает, так задаст...
Эта противная собачонка ужасно важничала, и Постойко с удовольствием потрепал
бы ее, но сейчас было не до нее. Пойманные собаки чувствовали себя
сконфуженными и на время позабыли все свои собачьи расчеты. Спокойнее всех
держал себя водолаз. Он не обращал ни на кого внимания, улегся по самой
середине и зажмурился с такой важностью, точно какая важная особа.
- Господин водолаз, как вы полагаете? - обратилась к нему болонка, виляя
пушистым белым хвостом. - Здесь так грязно, а я не привыкла... Наконец, какое
общество... фи!.. Конечно, меня схватили по ошибке и сейчас же выпустят, но
все-таки неприятно. Пахнет здесь отвратительно...
Водолаз полуоткрыл один глаз, презрительно посмотрел на болонку и еще
важнее задремал.
- Вы совершенно правы, сударыня, - ответил за него один из мопсов, приятно
оскалясь. - Случилось простое недоразумение... Мы всё попали сюда по ошибке.
- Я предполагаю, что нас отправят на выставку, - откликнулся Аргус из
своего угла: он немного оправился от страха. - Я уже раз был на выставке и могу
сказать, что там совсем недурно. Главное, хорошо кормят...
Одна из уличных собачонок горько засмеялась. Нечего сказать, на хорошую
выставку привезут: она уже бывала в фургоне и только по счастливой случайности
вырвалась.
- Нас всех привезут в собачий приют и там повесят, - сообщила она приятную
новость всей собачьей компании. - Я даже видела, как это делают. Длинный такой
сарай, а в нем висят веревки...
- Ах, замолчите, мне дурно... - запищала болонка. - Ах, дурно!..
- Повесят? - удивился водолаз, открывая глаза. - Желал бы я знать, кто
смеет подойти ко мне?..
Бедный Постойко весь задрожал, когда услыхал роковое слово. Он даже
почувствовал, как будто его шею уже что-то давит. За что же повесят? Неужели за
то, что он хотел подраться с Аргусом?.. И Постойко и Аргус старались не
смотреть теперь друг на друга, точно никогда и не встречались. Отчасти им было
совестно, а отчасти и не до того, чтобы продолжать старую вражду.
"Пусть уж лучше Аргуса повесят, - думал Постойко, - только меня бы
выпустили..."
Конечно, так нехорошо было думать, но в скверных обстоятельствах каждый
заботится больше всего только о себе одном. Фургон покатился дальше, и дверь с
железной решеткой отворялась только для того, чтобы принять новые жертвы.
Сегодняшняя охота на бродячих собак была особенно удачна, и верзила,
заправлявший всем делом, решил, что на сегодня достаточно.
- Ступай домой, - сказал он кучеру.
Нечего сказать, приятное путешествие "домой"!.. Все собаки
чувствовали себя очень скверно, а один маленький мопсик даже взвыл. Помилуйте,
что же это такое!.. А фургон все катился медленно и тяжело, точно на край
света. Собак было много, и они поневоле толкали друг друга, когда фургон
раскачивался в ухабах; а таких ухабов чем дальше, тем было больше. Таким
образом, в этой толкотне Постойко и не заметил, как очутился рядом с Аргусом,
даже ткнул его своей мордой в бок.
- Извините, вы меня тычете своей мордой... - заметил Аргус с ядовитой
любезностью хорошо воспитанной собаки; но, узнав приятеля, прибавил шепотом: -
А ведь скверная история, Постойко!.. Я по крайней мере не имею никакого желания
болтаться на веревке... Впрочем, меня хозяин выкупит.
Постойко удрученно молчал. У него не было хозяина, а жил он как-то так, без
хозяев. В город его привезли из деревни всего месяц назад.
II
Приют для бродячих собак помещался на краю города, где уже не было ни
мостовых, ни фонарей, а маленькие избушки вросли совсем в землю, точно гнилые
зубы. Помещение приюта состояло из двух старых сараев: в одном держали собак, а
в другом их вешали. Когда фургон въехал во двор, из первого сарая послышался
такой жалобный вой и лай, что у Постойки сердце сжалось. Пришел, видно, ему
конец...
- Сегодня полон фургон, - хвастался верзила, когда вышел смотритель с
коротенькой трубочкой в зубах.
- Рассортируйте их по породам... - приказал смотритель, равнодушно
заглядывая в фургон.
- Господин смотритель! - пищала болонка. - Выпустите меня, пожалуйста: мне
уже надоело сидеть в вашем дурацком фургоне.
Смотритель даже не взглянул на нее.
- Вот невежа!.. - ворчала болонка.
Когда отворили дверь сарая, где содержались собаки, там поднялись такой
лай, визг и вой, что сжалось бы самое жестокое сердце. Верзила вытаскивал за
шиворот из фургона одну собаку за другой и сносил в сарай. Появление новичка на
время утишало бурю. Последним был выведен водолаз и помещен в особом отделении.
С какой радостью встречали новичков сидевшие в заключении собаки - точно дорогих
гостей. Они их обнюхивали, лизали и ласкали, как родных. Постойко попал в
отделение бездомных уличных собак, которые отнеслись к нему с большим
сочувствием.
- Как это тебя угораздило... а? - спрашивал лохматый Барбос.
- Да уж так... Только хотел подраться с одним франтом, нас обоих и забрали.
Я было задал тягу вдоль по улице, но тут дворники загородили дорогу. Одним
словом, скверная история... Одно, что меня утешает, так это то, что и франт
тоже попался. Он к охотничьим собакам посажен... Такой голенастый и хвост
палкой.
- С ошейником?
- Да... Эти франты всегда в ошейниках щеголяют.
- Ну, так его хозяин выкупит.
В течение нескольких минут Постойко узнал все порядки этого собачьего
приюта. Пойманных собак рассаживали по клеткам и держали пять дней. Если хозяин
не приходил выкупать собаку, ее уводили в другой сарай и вздергивали на
веревку. Постойко был ужасно огорчен: оставалось жить, может быть, всего пять
дней... Это ужасно... И все из-за того только, что выскочил подраться с
проклятым франтом. Впрочем, их и повесят вместе, потому что срок одинаковый.
Плохое утешение, но все-таки утешение.
- Вот этой желтенькой собачонке осталось жить всего один день, сообщал
Барбос. - А вот той, пестрой, - сегодня...
- А тебе?
- Ну, мне еще долго: целых три дня. С часу на час жду, когда придут за
мной. Порядочно-таки надоело здесь сидеть. Кстати, не хочешь ли закусить? Вот в
корыте болтушка... Кушанье прескверное, но приходится жрать всякую дрянь...
Огорченный Постойко не мог даже подумать о пище. До еды ли, когда, того гляди,
повесят! Он с ужасом смотрел на пеструю маленькую собачку, которая была уже на
очереди. Бедная вздрагивала и жмурилась, когда слышались шаги и отворялась
входная дверь. Может быть, это идут за ней.
- А ты все-таки закуси, - советовал Барбос. - Очень уж скучно здесь
сидеть... Вон те франты, охотничьи собаки, не едят дня по три с горя, ну, а мы
- простые дворняги, и нам не до церемоний. Голод не тетка... Ты из деревни?
Постойко рассказал свою историю. Родился и вырос он далеко от этого
проклятого города, в деревне, где нет ни дворников, ни больших каменных дворов,
ни собачьих приютов, ни фургонов, а все так просто: за деревней река, за рекой
поля, за полями лес. Нынешним летом в деревню приехали господа на дачу. Вот он,
на свою беду, познакомился с ними, вернее сказать, они сами познакомились с
ним. Был у них такой кудрявый мальчик Боря, увидал деревенскую собачку и
засмеялся. Какая смешная собака: шерсть торчит клочьями, хвост крючком, а цвет
шерсти такой грязный, точно она сейчас из лужи. Да и кличка тоже смешная:
Постойко!.. "Эй, Постойко, иди сюда!" Сначала Постойко отнесся к
городскому мальчику очень недоверчиво, а потом соблазнился телячьей косточкой.
Именно эта косточка и погубила его... Стал он сам приходить на дачу к господам
и выжидал подачек. Боря любил с ним играть, и они вместе пропадали по целым
дням в лесу, на полях, на реке. Ах, какое хорошее было время и как быстро оно
промелькнуло! Постойко настолько познакомился, что смело приходил в комнаты,
валялся по коврам и вообще чувствовал себя как дома. Главное, отличная была еда
у господ: до того наешься, что даже дышать трудно. Но наступила осень, и
господа начали собираться в город. Маленький Боря непременно захотел взять
Постойко с собой, как его ни уговаривали оставить эту затею. Таким образом
Постойко и попал в большой город, где Боря скоро совсем забыл его. Приютился
Постойко на дворе и жил кое-как со дня на день. Помнила о нем только одна
кухарка Андреевна, которая и кормила его и ласкала, - они были из одной
деревни. Впрочем, Постойко очень скоро привык к бойкой городской жизни и любил
показать свою деревенскую удаль на городских изнеженных собаках.
- Что же, можно и в городе жить, - согласился Барбос. - Только я одного не
понимаю: за что такая честь этим моськам и болонкам? Даже обидно делается,
когда на них смотришь... Ну, для чего они? Вот охотничьи собаки или водолазы -
те другое дело. Положим, они важничают, но все-таки настоящие собаки. А то
какая-нибудь моська!.. тьфу!.. Даже и здесь им честь: их и вешают не в очередь,
а ждут лишнюю неделю - не возьмет ли кто-нибудь. И находятся дураки - берут...
Это просто несправедливо!.. Только бы мне выбраться отсюда, я бы задал моськам.
Не успел Барбос излить своего негодования, как появился смотритель в
сопровождении горничной.
- Ваша собака сегодня пропала? - спрашивал смотритель.
- Да... Такая маленькая, беленькая... зовут "Боби", - объяснила
горничная.
- Я здесь, - запищала жалобно болонка.
- Ну, слава богу, - обрадовалась горничная. - А то генеральша пообещала
отказать мне от места, если не разыщу собаки.
Она уплатила деньги, взяла болонку на руки и ушла.
- Вот видишь, - заметил сердито Барбос. - Всегда так: настоящую собаку не
ценят, а дрянь берегут и холят.
III
Как ужасно долго тянулись дни для заключенных... Даже ночь не приносила
покоя. Собаки бредили во сне, лаяли и взвизгивали. Тревога начиналась вместе с
дневным светом, который заглядывал в щели сарая золотистыми лучами и
колебавшимися жирными пятнами света. Просыпались раньше других маленькие
собачонки и начинали беспокойно прислушиваться к малейшему шуму извне. К ним
присоединялись охотничьи. Густой лай водолаза слышался последним, точно кто
колотил пудовой гирей по дну пустой бочки. Часто поднималась ложная тревога.
- Идут, идут!..
Вой и визг усиливались, превращаясь в дикий концерт, а потом все смолкало
разом, когда никто не приходил.
Но вот слышались шаги... Все настораживалось. Собачий чуткий слух старался
узнать знакомую походку. Начинались взвизгивания. Когда дверь растворялась и в
нее врывался яркий дневной свет, все мгновенно стихало. У деревянных решеток
виднелись собачьи головы, жадными глазами искавшие хозяев. Вот идет смотритель
со своей неизменной трубочкой, за ним вышагивает верзила, ловивший собак
арканом, - он же и вешал их. За ними являлись посетители, разыскивавшие своих
собак. Чей-то хозяин пришел!.. Кого выпустят на волю?.. Водолаз чуть не
разломал решетку, когда увидел своего хозяина. Как запрыгала эта тяжелая машина,
оглушая лаем весь сарай!..
- Ну, что, брат, не понравилось? - шутил хозяин. - То-то, вперед будь
умней...
Комнатные собачонки с визгом лезли к решетке, отталкивая друг друга.
Некоторые становились на задние лапки. Но приходившие брали только своих собак и
уходили. Смотритель обходил все отделения и коротко говорил:
- Повесьте очередных...
Верзила готов был, кажется, перевешать всех собак на свете, - с таким
удовольствием он выбирал своих жертв. Из отделения, в котором сидел Постойко,
уведена была пестрая собачка. Она так истомилась ожиданием, что совершенно
покорно шла за своим мучителем; лучше смерть, чем это ужасное томление и
неизвестность. Потом увели желтенькую собачку и старого охотничьего сеттера.
Так прошли три длинных, бесконечных дня. Подходила очередь Барбоса, который
заметно притих.
- Если сегодня за мной не придут... - говорил он утром. - Нет, этого не
может быть!.. За что же меня вешать?.. Кажется, служил верой и правдой?..
- Придут, - успокаивал его Постойко. - Нельзя же оставлять хорошую собаку в
таком положении...
Жалко было смотреть на этого Барбоса, когда отворялась дверь и когда он не
находил своего хозяина среди входивших. "Мне всего осталось жить несколько
часов, - говорили с отчаянием эти добрые собачьи глаза. - Всего несколько
часов..." Как быстро летело время! А тут всего несколько часов...
- Вот он!.. - крикнул однажды Барбос, опрометью бросаясь к решетке.
Но это была жестокая ошибка: пришли не за ним. Приведенный в отчаяние
Барбос забился в угол и жалобно завыл. Это было такое горе, о каком знали
только здесь, в этих ужасных стенах.
- Возьмите его, - сказал смотритель, указывая на Барбоса.
Барбоса увели, и Постойко почувствовал, как у него мороз пошел по коже: еще
два дня и его уведут точно так же. Ведь у него нет настоящего хозяина, как у
охотничьих собак или этих противных мосек и болонок. Да, оставалось всего два
дня, коротких два дня... Время здесь было и ужасно длинно и ужасно коротко. Он
и ночью не мог спать. Грезилась деревня, поля, леса... Ах, зачем он тогда
попался на глаза этому кудрявому Боре, который так скоро забыл его.
Постойко сильно похудел и мрачно забился в угол. Э, будь что
будет, а от своей судьбы не уйдешь. Да...
Прошел
четвертый день.
Наступил
пятый. Постойко лежал на соломе и не поднимал даже головы, когда дверь
отворялась; он столько раз ошибался, что теперь был не в силах ошибиться еще
раз. Да, ему слышались и знакомые шаги и знакомый голос, и все это оказывалось
ошибкой. Может ли быть что-нибудь ужаснее!.. Холодное отчаяние овладело
Постойком, и он ждал своей участи. Ах, только бы скорее... И в минуту такого
отчаяния он вдруг слышит:
- Не у вас
ли наша собака?
- А какой
она породы?
- Да никакой
породы, батюшка... Наша деревенская собака.
- Ну,
назовите масть!
- Да масти
нет никакой... так, - хвост закорючкой, а сама лохматая. Вы только мне
покажите, - уж я узнаю...
- Ее
Постойком зовут, - прибавил детский голос.
Постойко не
верил сначала собственным ушам... Столько раз он напрасно слышал эти голоса...
- Да вот он
сидит, Постойко-то наш!.. - заговорила Андреевна, указывая на него. - Ах ты,
милаш... Да как же ты похудел!.. Бедный...
Постойко был
выпущен и, как сумасшедший, вертелся около Андреевны и Бори.
- Если бы вы
сегодня не пришли, конец вашему Постойко, - говорил смотритель. - Вон у нас
сколько собак сидит... И жаль другую, а приходится убивать.
Андреевна и
Боря обошли все отделения и долго ласкали визжавших собак, просившихся на волю.
Добрая Андреевна даже прослезилась: если бы она была богата, откупила бы на
волю всех. Постойко в это время разыскал Аргуса.
- Прощай,
братец, - проговорил он, виляя хвостом. - Может быть, и за тобой придут...
- Нет, меня
позабыли... - уныло ответил Аргус, провожая счастливца своими умными глазами.
С какой
бешеной радостью вырвался Постойко на волю, как он прыгал, как визжал; а там, в
сарае, раздавались такие жалобные вопли, стоны и отчаянный лай.
- Кабы мы с
тобой не земляки были, так висеть бы тебе на веревочке! наставительно говорила
Андреевна прыгавшему около нее Постойке. - Смотри у меня, пострел.
Комментариев нет:
Отправить комментарий